Кохен, П.Д.А. (1993), Переосмысление политики контроля наркотиков: Исторические перспективы и концепционные средства. Документ, представленный в Научно-Исследовательском Институте Социального Развития при ООН (UNRISD), Женева, 7-8 июля 1993, Дворец Наций. Симпозиум Кризис в социальном развитии в девяностых годах нынешнего столетия. Russian translation by Anna Tuliaeva.
© Copyright 1993 Peter Cohen. All rights reserved.

[English]

Переосмысление политики контроля наркотиков

Исторические перспективы и концепционные средства[1]

П.Д.А. Кохен

Дамы и господа!

Около 80 лет назад в ходе Гаагской Конференции 1911 года были приняты наиболее важные решения в отношении нашей современной системы запрета наркотиков. Двенадцать представленных наций запретили любое не медицинское производство и использование опиума, морфия и кокаина.

Хотя фактические основания для запрета были невелики, также как и число подписавшихся наций, это событие определило наш современный метод контроля наркотиков: их полное запрещение. С тех пор произошло многое. Как часть морального и политического настроения тех времён Соединённые Штаты и Норвегия запретили всякое употребление алкоголя. Но так, как число употребляющих алкоголь было слишком велико и последствия запрета на общественный порядок слишком пагубны, уроки, выученные дорогой ценой, послужили отмене алкогольного запрета.

Мы знаем, что причинил запрет странам, личностям, нашим политическим и юридическим учреждениям, развитию криминальности; и мы не в конце пути. Наше время неотвратимо движется в направлении возросших междунарожных связей и торговли, путешествий и транспорта. Одним из следствий этой интернационализации является то, что не только товары, но и материальные и культурные нововведения будут с лёгкостью пересекать границы. Другими словами, как в материальном, так и в культурном отношении с каждым разом будет всё легче осуществляться доступ к неизвестным товарам и чужеродным обычаям, среди которых наркотики являются лишь одной из категорий. Это приведёт к росту рынков наркотиков в местах, где они сейчас недопустимы.

Моя задача сегодня - обсудить альтернативные методы контроля наркотиков. Я сделаю это косвенно, так как я глубоко убеждён, что невозможно предложить эффективные альтернативы, если мы сначала не изменим как наш исторический взгляд на современную идеологию контроля наркотиков, так и наши концепционные средства осмысления употребления наркотиков.

Попытайтесь подумать о запрещении как об основном заблуждении, причиной которого были ограниченные знания о наркотиках, применяемых в 18 и 19 веках; но этот период истории всё же закончится. В настоящее время запрет может рассматриваться как нечто устаревшее, архаизм, который сохраняется в наше время потому, что поддерживает политические и символические функции, приобретённые им изначально, а также служит этим функциям. Я считаю, что запрет наркотиков сам по себе сейчас просто один из устаревших продуктов британской промышленной революции, христианской морали 18-ого века и идей Просвещения 17-ого века.

Британская промышленная революция прогнала миллионы рабочих с земель, на которых они жили столетиями. Они скапливались в городах и жили в условиях, считавшихся невыносимыми даже для того времени. Одной из реакций этого рабочего класса было массовое пьянство. Алкоголь был единственным способом для многих рабочих уйти от полнейшей нищеты жизни. Проработав на заводе четырнадцать часов в день в грязи, а зачастую и просто в непригодных для работы условиях, они шли в свои густонаселённые, совершенно неприспособленные для жизни жилища. Здесь зародился социализм. Социализм видел корень всего этого зла в классовых отношениях. Христианское движение за воздержание от употребления спиртных напитков тоже родилось здесь. Воздержание видело корень этого зла в алкоголе.

В Англии никогда не было полного запрещения алкоголя, но различные формы регулирования употребления алкоголя всё же имели место. Регулирование алкоголя стало обычным способом алкогольного контроля в большинстве стран мира. Запрет на алкоголь стал исключением и вводился только в Соединённых Штатах, в Норвегии и некоторых мусульманских странах.

Те же нравственные силы, которые породили движение за воздержание от употребления спиртных напитков, также начали войну против опиумной политики англичан, проводимой в Китае. Влияние опиума на китайцев было описано британскими миссионерами как нечто более ужаснее того, что крестоносцы воздержания говорили о влиянии воздействия алкоголя на британских рабочих. Проблема опиума стала почти единственной сферой деятельности британских священников и церковных служителей, и мы все знаем об их успехе. Вместе с религиозными лидерами Соединённых Штатов они успешно предали опиуму и английской опиумной монополии образ истиного дьявола. Здесь мы видим, возможно, самую важную деталь ошибки, о которой я упоминал выше.

Английское правительство приказало тщательно исследовать влияние потребления опиума на Индию и Китай. Их экспертные комиссии пришли к заключению, что злоупотребление опиумом было не правилом, а исключением. Вполне возможно, что британские исследовательские комиссии были правы. К подобным результатам пришли голландцы в Ист-Индии, а также португальцы. И это открытие того, что злоупотребление было исключением, а контролируемое использование - правилом, не противоречит всем нашим современным социально-научным и эпидемиологическим знаниям о наркотиках и их использовании.

Мы, однако, хорошо можем понять противоречивую позицию британского правительства: правильно, опиум не приносил того вреда, в котором его обвиняли. Но английская империя не могла отстоять свою почти тотальную монополию на опиум и свой почти тотальный запрет на экономическое развитие Китая, лишь наблюдая, что курение опиума не было тем злом, о котором говорили моральные крестоносцы.

Опиумная оппозиция как в Соединённых Штатах, так и в Англии не имела военной силы, чтобы преследовать англичан, которые провели две опиумные войны против китайцев из Шанхая и других укреплений. Единственным оружием в арсенале опиумной оппозиции были политические символы и моральная риторика. Они использовали их, чтобы создать, раздуть и удерживать мнение, о том, что опиум - это зло; это как раз то же самое, что ими было сделано в отношении алкоголя. Миф о супервредном заморском зелье был сооружён как раз в это время, во второй половине 19-ого века. Опиум, а позже и его производные, стал идеолизированным демоном "психотропной сущности". Сейчас мы принимаем образ опиума в Китае как должное, но опаздываем с пересмотром истории опиума и формирования представления о нём.

Оглядываясь на вторую половину 19-ого века, мы видим две мощные силы, которые действали против опиума. Прежде всего, это расширяющиеся экономические силы Соединённых Штатов, которые не могли проникнуть в многообещающий рынок Китая, и второе - христианское движение против алкоголя и наркотиков, которое было неразрывно связано с движениями эмансипации рабочих, которые, в свою очередь, уходят в эру Просвещения. Также можно выделить и третью силу: убеждение в том, что мораль может быть "легализована" законом и властью государства. Многие верили, что употребление наркотиков, а также гомосексуализм и проституция полностью исчезнут, если их просто запретить законом.

Позвольте мне суммировать те заблуждения, на которых основывается наша современная идеология запрета наркотиков в следующем порядке:

Первая ошибка - это принятие простой случайной связи между употреблением наркотиков и бедностью. В случае с английскими рабочими начала 19-ого века высокая и хорошо видимая степень социального несчастья не являлась, конечно же, результатом алкогольного злоупотребления. Злоупотребление алкоголем, безусловно, ухудшило и без того невыносимую ситуацию, но и, несомненно, невыносимая ситуация являлась также важным источником злоупотребления алкоголем. Более того, лишение алкоголя не улучшило бы социальных условий рабочих. Это ошибочное истолкование случайной связи между крупномасштабным социальным неустройством и употреблением наркотиков являлось основой представлений о зле, сформированных вокруг опиума в то время и остаётся с нами в наших современных представлениях о разрушительном кокаине.

Вторая ошибка, которая кроется за нашей современной системой запрета наркотиков, это мысль о том, что государства могут запретить законом тяготение к наркотикам, как к старым, так и к новым. Глотание лекарств для того, чтобы изменить сознание, было частью всякой культуры и эпохи в истории человечества, и, возможно, что это станет большим технологическим изменением расс в будущем. Таким образом, мысль об обществе без наркотиков так же смешна, как и мысль о бескриминальном обществе или обществе без неудавшихся браков. Самое лучшее, что можно сделать - это смягчить пагубные воздействия наркотиков, преступлений или неудавшихся браков вместе взятых.[2]

Третья ошибка состоит в том, что некоторые наркотики могут контролироваться потребителями, другие же не могут. И эта ошибка, возможно, является самой главной. Я ясно помню удивление, которое я встретил в Нидерландах, когда я предложил исследовать, как потребители кокаина контролируют его использование. Суть вопроса состояла в противоречивости терминов. В корне этой ошибки лежит способ построения проблемы опиума в 19-ом столетии, а наш способ создания знаний о наркотиках её ещё более укрепил. Наши учёные традиционно изучили клинические случаи очень тяжёлых проблемных потребителей и, следовательно, нашли здесь типичные проблемы. Вследствие этого употребление наркотиков стало отождествляться с "злоупотреблением наркотиков", и ложные обобщения и как бы научные предрассудки стали объективной "правдой".

В действительности, и Американский Национальный Институт по злоупотреблению наркотиками (NIDA) и Европейский Совет не будут выпускать официальные документы, в которых будет упоминаться термин "употребление наркотиков". В Европе всегда будут говорить "неправильное употребление", в Америке - "злоупотребление". Это не наука, это способ понять идеологическую точку зрения о том, что незлоупотребление запрещённых наркотиков существовать не может. Размышляя об альтернативных способах контроля над употреблением наркотиков, совершенно понятно, что эта ошибка подлежит исправлению. Сегодня уже стало достоянием литературы, поддерживающей понятие о том, что наркотики подобно опиуму, морфию, героину, алкоголю, коке, кокаину, курительному кокаину и гашишу используются потребителями, которые сохраняют или вновь приобретают контроль. Только когда мы осмелимся отказаться от догмы, присущей беспомощности людей контролировать эти наркотики, может быть разработан новый, реалистичный и гуманный закон о наркотиках. Новая политика контроля по наркотикам позволила бы потребителям укрепить свои собственные возможности по контролю и предложить меры по уменьшению вредности наркотиков для тех лиц, которые ими злоупотребляют.

Восемьдесят лет запрета наркотиков, в особенности сорок лет после Второй Мировой Войны, принесли много вреда. Запрет способствовал увеличению проблемы преступности в развитых западных странах по сравнению с тем, что было до него. Запрет привёл к тому, что преступники, употребляющие наркотики, заняли доминирующее положение на огромных территориях Северной Латинской Америки, в настоящее время эта территория расширяется до Бразилии, Эквадора и, возможно, до Аргентины. В Латинской Америке нелегальная продажа наркотиков разжигает борьбу за власть между консервативной правящей элитой и вновь сформированными партизанскими силами. В Азии незаконная продажа опиума постоянно расширялась, начиная с 60-ых годов. Политическая нестабильность на этой огромной территории сделала бесполезными попытки её подавления как, например, в Турции. Фактически, производство опиума (и его бесполезное подавление), в настоящее время является одним из факторов, который увеличивает политическую нестабильность на этой территории.

И ещё многое ожидает новые республики бывшего Восточного блока. Из-за невозможности добиться достаточного иностранного обмена путём местного легального производства, наркотики и оружие будут являться основными сферами (незаконного) обогащения. Существует большая вероятность того, что сотрудничество между казённой бюрократией и незаконными экономическими секторами сделают производство и перевозку наркотиков такими же устойчивыми, как это уже существует в Азии и Латинской Америке. Как раз нелегальность наркотиков, чрезмерно навязанная и так слабому экономическому развитию и этническим конфликтам, будет основной денежнопроизводящей силой, стоящей за возникающими вооружёнными криминальными силами и государственной бюрократией. Хотя условия в республиках не одинаковы, многие из них, выращивающие мак и марихуану в этом районе, могут превратиться в зрелые нарко-коррупционные государства с бесконечным рядом нарко-коррупции от низших гражданских и военных уровней до высших инстанций и глав государства.[3]

Но не эти геополитические развития беспокоят меня больше всего. Одним из наиболее иронических развитий запрета наркотиков является создание большого количества местных, международных и супермеждународных бюрократических организаций, финансирование которых полностью зависит от неудачи запрета наркотиков. Фонды этих бюрократических организаций расширяются, но незаконное производство и перевозка продолжаются. Продолжающийся поток фондов Соединённых Штатов стал значительным для местных агенств Латинской Америки и самих агенств США, направленных на подавление наркотиков без внимания к их действительной эффективности.[4]

Ирония заключается в том, что в современном "климате" запрета нет более рационального вкладывания денег, чем во всё более возрастающую необходимость предпринимания того же самого. Действительно, доклад, только что выпущенный хорошо известным мозговым центром Соединённых Штатов Центром по Стратегическим и Международным Исследованиям в Вашингтоне, призывает к огромному усилению деятельности по наркотикам в мировом масштабе.[5] Так же, как и многие аналитики США делали раньше, авторы видят проблемы наркотиков в основном как американские проблемы, которые должны решаться в американском стиле запрета во всём мире. За прошедшие три финансовых года одни лишь только Соединённые Штаты затратили более 35 биллионов долларов на контроль наркотиков. И всё же настоящее национальное и международное вовлечение около 25-ти агенств США по контролю наркотиков описывают в этом докладе как "совершенно неподходящие для вызова". Этот тип стратегии по контролю наркотиков уже дал в США наивысший уровень в мире по тюремному заключению; свёл к минимуму борьбу с преступностью, разрушил гражданские права и поместил каждого четвёртого чернокожего мужчину под контроль криминальной юридической системы. И это "совершенно не подходит для вызова?"

В этом докладе выражено желание в "значительно увеличенной" поддержке Соединёнными Штатами UNDCP (стр.21). Его целью также является расширенное "иностранное присутствие" (стр.23) ряда агенств США, таких как DEA, FBI, Таможня и Береговая Охрана. Такое мнение присуще США, а также агенствам по международному контролю над наркотиками, но они не допускают ни малейшего сомнения относительно местоположения контроля наркотиков в настоящее время. Сомнения принесли бы существенный вред расширению этих агенств в будущем. В то же время эти агенства являются монополистическими источниками информации по производству наркотиков и их контролю во всём мире. Без исключения, год от года, они находят, что ситуация с контролем наркотиков ухудшилась. Это и есть их основная причина расширения запрета. Как раз недавно UNDCP создал комиссию по факту обнаружения в семи новых республиках на территории бывшего Советского государства. Там была проведена миссионерская работа по убеждению властей установить строгую политику по контролю за наркотиками согласно письму конвенции Объединённых Наций по запрещению наркотиков. В этих новых Республиках не существует ни малейшего сомнения, ни малейшего понимания в высшей степени разрушительных вторичных последствий подобной политики.[6]

Уважаемые дамы и господа, мы должны посмотреть на историческое заблуждение, на котором основывается запрет наркотиков. Мы должны тщательнее вглядеться в те альтернативы, которые могут быть предложены этой политикой. Для того, чтобы достичь этого, мы должны избавиться от устаревшей, анархоичной системы понятий, на которой мы построили как наши, так называемые проблемы наркотиков, так и невозможность их решения.

Для улучшения существующего контроля за наркотиками следует прежде всего ослабить удушающие тиски международных договоров. Эти договоры должны быть реформированы и, возможно, полностью аннулированы, чтобы уступить место локальной дифференциации политики наркотиков. Прежде всего, вновь проводимая политика больше бы не допускала навязывания мнения Запада всем странам мира. Культуры, в которых наркотические средства использовались веками, должны быть свободны в своём собственном выборе в свете своих собственных условий, а не формировать свои отношения к наркотикам в соответствии с мнением и нуждами нескольких больших стран Первого Мира. Культуры, где употребляют опиум, выработали свои контролирущие установки и правила в отношении опиума, которые сейчас находятся под угрозой (оппортунистической и очень несовершенной) уступчивости азиатских наций к договорам Объединённых Наций. Разрешение курения опиума в странах Первого Мира незамедлительно уменьшило бы проблемы, связанные с внутривенным способом употребления героина.

То же самое можно сказать в отношении гашиша и коки. Основные промышленные формы этих растительных наркотиков, морфия, героина и кокаина должны быть открыты для дифференцированного контроля точно так же, как мы сейчас уже видим в отношении алкоголя. Пусть страны или группы стран решают это сами. Конечно, такое изменение может произойти лишь в том случае, если экономическая и военная помощь не будет больше диктовать условия в отношении курса по запрещению наркотиков. Никто не будет принуждать норвежцев к системе алкогольного контроля, как Италию, если они хотят присоединиться к Европейскому Сообществу. И, к счастью, нет ни силы, ни желания навязать США алкогольный контроль по типу существующего в Саудовской Аравии. Эти различные формы контроля удовлетворяют местным потребностям и символическим целям без ущерба для культур, где такие символы не играют роли.

Как отметил делегат из Голландии на первой международной Конференции по Опиуму в Гааге в 1911 году, для некоторых стран государственные монополии лучше, чем их полное запрещение (Между прочим, тот же самый делегат сказал, что он надеется, что альтернативные модели когда-нибудь могут быть притворены в жизнь в противовес глобальному запрещению).[7]

Может быть, новые стратегии в наркоконтроле разовьют у нас новые знания о наркотиках и их использовании. Когда наркотики используются для подавления социальной или индивидуальной проблемы, они имеют совершенно другую функцию, чем когда они используются для восстановления и экспериментации с сознанием и чувством. Наркотики используются для обеих функций и это будет продолжаться. Лучшим способом принятия этих фактов жизни является сдерживание социального и индивидуального зла и максимальное использование позитивных функций наркотиков.

Другим аспектом знаний, полученных за последнее время, является всё возрастающее сомнение в том, что фармацевтические свойства наркотиков определяют последствия употребления наркотиков на поведение. Конечно же, наркотики применяются из-за своих фармакологических свойств, но также и из-за своих магических, символических и социальных свойств. Более важно, что ни злоупотребление наркотиками, ни пристрастие к ним нельзя объяснить фармакологией отдельно от психологии потребителей и социальными обстоятельствами. В самом деле, фармакологический детерминизм, сопровождающийся запрещением продажи наркотиков, является одной из основных ошибок.

После эпидемии джина в Лондоне англичане ввели контроль за качеством всех видов спиртных напитков, времени открытия трактиров и регулированием рынка сбыта. Может быть, более важным было введение укороченного рабочего дня, улучшение жилищных условий и образования. Здесь, таким образом, они оказались умнее, чем страны, которые пытались запретить все формы капиталистического производства. Самым большим экспериментом в централизованном государственном контроле над нуждами и запрещении определённых форм поведения был Коммунистический Эксперимент, который абсолютно провалился из-за того, что ни одна бюрократически управляемая система не может выжить при огромном разнообразии человеческих нужд и культур. В результате оказалось, что умнее сдерживать и лимитировать пороки процветающего капитализма путём регулирования рабочего рынка, производственного процесса и доступности необходимых товаров. Уменьшение вреда в сфере капитализма уже принесло лучшие результаты, чем запрещение капитализма.

Экономика полностью свободного рынка больше не может существовать. Где-то мы должны разграничивать баланс между полным отсутствием регулирования и полным регулированием или планированием. В случае увеличения и расширения запрета наркотиков мы потеряли наше чувство баланса. Мы отказались от человеческих талантов приспособления и, что самое полохое, мы отрицаем саму идею о том, что человеческие индивидуумы, в определённых пределах, полностью ответственны за своё употребление наркотиков. Идея создания в 21-ом веке политики по наркотикам наряду с существующим саморегулированием сейчас, безусловно, кажется странной, но не менее странной, чем свобода религии казалась лидерам в раннем средневековье, когда реформистские движения не бросали вызов ортодоксальности католической церкви. Сейчас бы мы могли бы рассматривать лишение свободы вероисповедания как нарушение основных прав человека. Пришло время поставить вопросы об аспектах прав человека также и в отношении запрещения наркотиков.

Заканчивая эту презентацию, я хотел бы дать некоторые рекомендации. Я, конечно, понимаю, что конец укоренившихся концепций контроля наркотиков нельзя рассматривать кратко. Но, по крайней мере, большая организация, подобно Организации Объединённых Наций, могла бы использовать свою собственную научную службу для разработки исследовательской стратегии, которая изучит возникающие вопросы, в то время современная ортодоксальность в отношении контроля наркотиков больше не является очевидной.

Основные вопросы, такие как порождение преступности и политической нестабильности, следует задать в связи с вторичным эффектом запрещения. Например, я считаю, что чрезвычайно важно остановиться и подумать о вторичных эффектах, прежде, чем такие инстанции, как UNDCP, навяжут ортодоксальный запрет новым Республикам восточной Европы. UNDCP должна прекратить выступать в роли робота-легализатора. Другими вторичными эффектами являются изменения шаблонов использования наркотиков в культурах, наиболее подверженных политике запрещения, таких как страны Латинской Америки, производящие коку, и страны Азии, производящие опиум. Другие важные вопросы затрагивают не только проблему зарождения и постоянного расширения производства наркотиков. И хотя эти вопросы должны быть исследованы социологами и политическими учёными самым тщательным образом, мы также должны инвестировать исследование западных шаблонов использования наркотиков. Почему бы не провести крупный сравнительный исследовательский проект, в котором в течение определённого периода времени будут изучаться шаблоны употребления гашиша и их последствия будут сравниваться между странами и культурами для того, чтобы выяснить, как контролируется потребление гашиша, а если нет, то какие факторы связаны с потерей контроля?[8] И что конкретно означает: "потеря контроля"?

Заслуживает ли эта концепция того, чтобы её выбросили в помойное ведро или же она переживёт тщательное научное рассмотрение? Эти и другие жизненно- важные научные проблемы остаются почти совершенно неисследованными, потому что дух запрета их исключает.

И в заключении я хочу подчеркнуть, что более эффективная политика в отношении контроля наркотиков в разных частях света будет очень разнообразной. Чтобы работать там, где запрет не удался, нужно отказаться от устаревших понятий об использовании наркотиков. Потребуются мужественные политические умы, чтобы вытащить нас из действующего сейчас средневекового метода по контролю за наркотиками - средневекового доминирования не Папской ортодоксальностью в Риме, а президентской ортодоксальностью в Вашингтоне.

Замечание: более ранний, слегка изменённый вариант этой презентации был опубликован Фондом Политики по Наркотикам, Вашингтон, 1993.

Примечания

Я благодарю Крайга Рейнармана, доктора философии (Санта Круз), Фрика Полака, доктора медицины (Амстердам) и Себа Схерера, доктора философии (Гамбург) за их ценные комментарии к предыдущему варианту этой работы.
И вот последний пример: не далее, как 25 лет тому назад в Италии, согласно Католической морали, развод был практически невозможен. Тотальный запрет на развод был в конце концов заменён на легальное регулирование развода, но слишком поздно для миллионов, которые пострадали от его пагубных действий.
Как можно видеть, например, в таких странах, как Марокко и Мексика.
По словам Маламуда Готи: "Оптимальная ситуация состоит, таким образом, из постоянно продолжающейся борьбы за поощрение Первого Мира к инвестиции казалось бы подающей надежду антинаркокампании". (доп. изд.). Яиме Маламут - Готи: Reinforcing Poverty; The Bolivian War on Cocaine в работе Алфреда В. МакКоя и Алана А. Блока: War on Drugs. Studies in the Failure of U.S. Narcotics Policy Вествью Пресс, 1992.
Центр по Международным и Стратегическим Исследованиям в Вашингтоне. (CISS): The transnational Drug Challenge and the new worldorder. Доклад CSIS - проекта по Глобальной Торговле Наркотиками и в эпоху Пост - Холодной Войны", Вашингтон, январь 1993.
Special UNDCP fact finding mission in Seven Republics of the Commonwhealth of Independent States (CIS); 2 April - 2 May 1992 UNDCP, Вена, 1992, стр. 68.
Себастьян Шеерер / Томас Бен Бартолди Das Kokainverbot Неопубликованная рукопись, Гамбургский Университет, 1993, стр. 62.
Основным вопросом, который там рассматривался, был вопрос, распространится ли бесконтрольное использование наркотиков по всему миру в случае, если будет отменён так называемый "внешний контроль", наложенный запретом. Типичным является мнение, что внешний контроль, навязанный правящей элитой, защищает население от морального и политического экстремизма. Такие взгляды были широко распространены за время борьбы за расширение политической власти народа в 18-ом и 19-ом столетиях, а также сравнительно недавно, в период "сексуальной эмансипации".